Шел 1823 год. Как обычно, с 15 по 25 января в Киеве проходила контрактовая ярмарка. Под ее прикрытием провели свой очередной съезд декабристы Южного общества. Одним из вопросов, который обсуждался на нем, был вопрос о сроках восстания. Активными сторонниками скорейшего выступления был Сергей Муравьев - Апостол и Михаил Бестужев-Рюмин. Они и явились организаторами первого конкретного замысла открытого выступления в Бобруйске, когда там стояла в 1823 году 9-я дивизия 3-го пехотного корпуса 1-й русской армии. 

           Почему предполагалось поднять восстание именно в Бобруйске? Во первых, казалось необходимым использовать редкий случай царского смотра тех полков, которые были размещены и находились под непосредственным влиянием четырех членов общества. Во-вторых была чрезвычайно важна близость Москвы, куда восставшие полки двинулись бы после успешного "овладения осбой государя". Иначе говоря, после ареста Александра первого. Вместе с тем восстанию способствовало и наличие Бобруйской крепости, поскольку в случае неудачи она могла служить укрытием. Как выясняется из следственных дел разговор шел не просто о том, что проигравшие дело заговорщики стали отсиживаться в крепости, но и о том, что они могли бы там удерживать арестованного императора. 

          Задумали Бобруйский план С. Муравьев-Апостол и М.Бестужев-Рюмин, добавлю, что они являлись руководителями Васильковской управы Южного общества. К ним присоединились подполковник В.С. Норов и полковник И.С.Повало-Швековский. Таким образом, участники заговора расчитывали на выступление четырех полков, в которых они служили: Черниговского, Полтавского, Алексопольского пехотного и 18-го егерского. 

           Совещания заговорщиков проходили, по признанию М. Бестужева-Рюмина, с их С.Муравьевым балагане  и у Швейковского. Василий Норов говорил на следствии, что часто слышал от них: "Вот удобный случай действовать, когда государь прибудет в Бобруйск, овладеть крепостью, окружить его, и потребовать Конституцию".

          Сам Норов "в беседах этих был такой же дерзкий, как и они". "Вернувшись домой, - писал он, - я ужаснулся тому, что слышал и говорил, но, представив себе эту беседу, которая проходила в комнате с открытыми дверями, не предполагал, что то был настоящий заговор, и что мои слова, какими бы они не были безрассудными и даже преступными, это еще не дело...".

         Постепенно Норов перестал посещать собрания декабристов и, видя это, прежние соучастники стали с ним "более холодные в отношениях" и более осторожными.

         Норов думал, что они "более не имели никакого замысла", но он ошибался.

         В "Данных о политическом обществе" Михаил Бестужев писал:"Узнав, что император будет проводить смотр войск, мы решили захватить его. держать его под охраной, и идти сразу же на Москву, привлекая по пути войска и сообщая о себе прокламациями народу. Царствующий сейчас государь (а тогда Великий князь Михаил Павлович) также должен быть арестован".

         По словам Сергея Муравьева  на совещаниях шел разговор и об убийстве царя, но "ничего не было решено". "Мысли же, к которым мы склонялись, - говорил он на следствии, -что когда можно будет быть уверенным в страже, которая будет у государя, одновременно овладеть им ночью и организовать бунт в лагереа вслед за ним, оставив гарнизон крепости, быстро двигаться на Москву".

         Чтобы обеспечить надежную охрану, предполагался приезд в крепость от московский декабристов "нескольких молодых людей, которые прибыли бы в Бобруйск почти одновременно с императором и были бы включены в полки относительно проведения арестов". Руководство "молодыми людьми" поручалось И.С. Повало-Швейковскому.

         По бобруйскому плану, выступление в крепости было бы сигналом для восстания в в других местах - Москве, 2-й армии в Петербурге.

         Таким образом план был составлен. Оставалось превратить его в жизнь. Без согласия Центрального руководства южного общества и без поддержки северного и москвичей М. Бестужев. С. Муравьев, их соучастники не могли самостоятельно решиться на осуществление восстания.         

В мае 1823 года были отправлены письма на юг В.Л. Давыдову  и С.Г. Волконскому с просьбой приехать или прислать кого-нибудь от Южного общества в Бобруйск. В конце июля пришло «очень запутанное письмо» от Волконского, из которого М. Бестужев и его друзья смогли понять, что общество в этом году еще не намерено действовать.  Давыдов – отмолчался: ни сам не приехал, ни письма не написал. О его позиции говорил на следствии И.В. Паджио: « Если я не ошибаюсь, кажется, говорил мне Давыдов, что он противился этому лиходейству».

Как видим, два члена директории были против восстания в Бобруйске. Против был руководитель Южного общества П. Пестель. Следственному комитету он объяснял: « Опровергая их предложения о действиях в Бобруйске, я находил тысячу причин, которые доказывали невозможность ожидать успеха от этого начинания».

Основная причина заключалась в том, что Пестель считал местом нанесения главного удара Петербург – сердце власти, «Карфаген должен быть разрушен». Здесь и в Москве были сконцентрированы министерства и управления, да и великие князья рядом. Кто знает, что они предпримут в случае восстания. Немаловажной причиной отказа от плана были, по мнению Пестеля, отношения заговорщиков к царю. Когда М. Бестужев посетил Пестеля, «чтобы представить ему отчет о планах восстания», и сказал, что они намеревались только арестовать государя,  то Пестель задал ему несколько вопросов:

-   Кто защитит государя? Неужели вы думаете, что охрана не испугается одного его взгляда? Неужели вы думаете, что никому не придет в голову предать вас, выручить государя и тем самым без большого риска получить большую награду?

Пестель был против ареста императора, поскольку это «сделало бы либо междоусобную войну, либо неминуемую нашу гибель». «Никто не начнет действовать, пока существует государь», - говорил Пестель Бестужеву. Видимо, в то время руководитель Южного общества был прав. Поэтому Пестель никого в Бобруйск не отправил, а наоборот – удерживал Сергея Муравьева от преждевременного выступления.

Еще не было ответов с юга, а Бестужев в конце июня направился в Москву, чтобы получить поддержку московских декабристов. Отъезд его не вызвал подозрения, поскольку в Москве жили родные Бестужева. Он вез письмо от Сергея Муравьева Михаилу Фонвизину и Михаилу Муравьеву. Сергей Муравьев думал «вновь связать их с обществом после роспуска союза процветания» и рассчитывал, что они помогут найти тех «нескольких молодых людей». В Москве Бестужев нашел вместо Михаила Фонвизина его брата Ивана, который отказался вступить в новое тайное общество.

Якушкин в своих «Записках» вспоминает о встрече с Бестужевым: «Летом в 23-м году мне довелось приехать в Москву.  Здесь я познакомился с полковником Копыловыми и, видя его готовность действовать в смысле тайного общества, я принял его в наше общество. Через несколько дней после этого ко мне заехал И. Фонвизин и пригласил на свидание с Бестужевым-Рыминым. На встрече он  сказал, что имеет важное поручение от Сергея Муравьева и других членов Южного общества».

       Якушев не увидел в Бестужеве, в этом, по его словам, «шалопутном и совсем бестолковом юноше» серьезного заговорщика. Он не поверил ему и сказал, что ни он, ни Михаил Муравьев в общество не вступят. После этого беседа о бобруйском плане не имела смысла. Бестужев потерпел неудачу и вернулся назад.

     Еще на контрактах 1823 года в Киеве С. Муравьев и М. Бестужев предложили отставному польскому генералу, члену патриотического общества Александру Ходкевичу  быть посредником между русским и польским обществами. «Ходкевич, - как показал на следствии С. Муравьев, - охотно согласился на это. Дал согласие и обещал, что летом в Бобруйск будет прислан член польского общества».

      Как не ожидали члена польского общества, однако он в Бобруйск так и не приехал. Поэтому в Вильно направился М. Бестужев. Следователям он говорил, что никогда не видел и ни с кем не знакомился, но это не так. В Вильно он встретился с крупным магнатом, членом литовского провинциального совета польского Патриотического общества князем Константином Радзивилом. Тот на следствии подтвердил, что виделся с ним, но отказался от темы разговора (Бестужев к этому времени был казнен). Через него были организованы встречи с виленской революционной молодежью. Прямых документальных подтверждений этого нет, да и быть, наверное, не могло в такой ситуации. Поездка М. Бестужева в Вильно ничего не дала для выполнения бобруйского заговора, но она положила начало русско-польскому революционному союзу. Заслуга Бестужева в этом бесспорна. «Способ, которым он выполнял поручение, заслужил благодарность Директората. Было отмечено, что оба общества перед началом действий общались между собой».

    О заговоре, который готовился, знали в Петербурге. Проездом туда в бобруйской крепости остановился Матвей Муравьев-Апостол. Брат Сергей, не скрываясь, открыл ему тайну заговора. К. Рылеев на вопрос следственного комитета о бобруйском плане (а вопрос это, надо сказать, задавался большинству  декабристов) ответил, что «слышал от Матвея Муравьева  о нем перед отъездом в Киев». С июня 1823 года Матвей, выполняя в Петербурге важное поручение Пестеля, который стремился объединить усилия Южного и Северного обществ, знакомил «северян» с «Конституцией. Государственный завет» - краткими тезисами «Русской правды».

    С. Муравьев-Апостол и его соучастники так и не получили поддержки от членов тайных организаций. Бобруйский заговор так и повис в воздухе и остался всего лишь заговором.

    Еще совсем недавно в мае 1823 года в Бобруйск приезжал великий князь Николай Павлович – генерал-инспектор инженерных войск, который требовал навести в крепости порядок, поскольку ожидается прибытие сюда государя (с этого времени и зародился план восстания). В начале сентября в Бобруйск съехалось корпусное начальство – генерал Ротт, начальник штаба Горчаков. За ними из Берлина примчался великий князь Николай.

    Утром 12 сентября под гром пушек Западного форштадта в крепость прибыл сам император Александр I.  В ночь с 12 на 13 сентября на охрану в крепости и на главную гауптвахту назначается батальон 18-го Егерского полка, того самого, где служил декабрист Василий Норов, бывший в эти дни вместо младшего штаб-офицера.

     Какая удача для заговорщиков!! Их единомышленник прислан охранять императора. Нужно ли ожидать большего? Но оказалось, что Норов с приездом великого князя «занят был только добыванием себе прощения» (после нашумевшей истории произошедшей в 1822 году. После незаслуженно грубого выговора Николая Павловича Норову двадцать его товарищей по службе приняли решение подать в отставку. Николай убедил Норова забрать прошение, но никогда не забывал, что тот вызвал его на дуэль).